Оставь сомнения — верь!

Рубрика: Проза

Глава 1 «Знакомство и атака»

Всегда любила путешествовать в поездах — чтобы с ночёвкой, чтобы недосушенная серая постель, чтобы чай в стаканах и кусочки сахара, чтобы покачивания и постукивания вводили в транс, повторяясь, словно мантра, увозя далеко от грусти и переживаний.

Путешествовать я всегда хотела одна — но никогда у меня это не получалось. Вот и сейчас Хохмач с трудом нашёл удобное положение на узкой койке и бодренько стал накрывать на стол. Его рост в два с хвостиком метра значительно уменьшал и без того тесное пространство купе. Но, похоже, его это не особо волновало. Колбаса, хлеб, яблоки, газировка, кетчуп, конфеты... Я уже перестала удивляться — откуда Хохмач всегда добывает провизию, ночлег, вещи, деньги, билеты. Просто у него всегда было то, что нужно, когда нужно.

— Ты есть-то собираешься? — пробасил он, стягивая свой потасканный синий пуховик и приглаживая торчащие седые волосы.

Я перевела взгляд от окна на его лицо. Он выглядел всего лет на 40, но в его взгляде чувствовалась тяжесть нескольких веков. Красивые серые глаза, кривой нос, тонкие губы, вечная трёхдневная щетина... и седые, почти белые волосы, как всегда, торчащие на макушке.

— Ты мне так и не сказал... сколько же тебе лет? — я полностью повернулась к столу и стала наблюдать за тем, как Хохмач нарезает варёную колбасу... Наконец-то варёнка! Ещё одной палкой свежекопчёной я бы его по башке огрела!
— И не скажу, — он протянул мне бутерброд.
— Почему? — я подвинула к себе стакан с чаем и приняла у него бутерброд.
— Потому что ГЛАДИОЛУС! — чуть насмешливо пробасил Хохмач, и на этом наш диалог исчерпался. Так было всегда, когда мы начинали говорить о чём-то личном. Хотя он обо мне знал в разы больше, чем я о нём. Он всё-таки мой хранитель.

— Мы опяфь буфем пыгафь ив офна иви каф? — с набитым ртом говорить, конечно же, невоспитанно, но какая замечательная колбаса! Великолепный чай! Похоже было, что я голодала уже дня три... Хотя я не ела всего сутки. После лечения в горло едва вода лезет...
Хохмач меня прекрасно понял:
— Билеты на этот раз я как надо взял. Нормально сойдём в Рябушках, завтра на рассвете. Там нас будет ждать человек... До места ехать часа три... Через лес. Семья егеря местного. Его самого дома не будет, жена выпроводит. Он совершенно не признаёт никакие методы врачевания кроме «современной медицины». Может создать проблемы. Мальчонке пять лет (я скривилась... как же тяжело работать с малышами... ещё труднее, когда они уже все понимают). Он третий ребёнок в семье. Мать ждёт сейчас четвёртого. Семья религиозна.
— Прям как досье зачитываешь. Сухо, без эмоций, — я уже прикидывала в уме, как буду уговаривать всех слушаться меня, следовать правилам, не пугаться... как буду успокаивать ребёнка... мысли прервал мой попутчик:
— Человек, что нас довезёт, он из бывших. Он в курсе всего. Поможет.

Больше Хохмач ничего не добавил.
Мы продолжали есть молча, пока я переваривала информацию. Бывший прислужник — а нынче реабилитированный нарушитель. Я слышала о них, но ни разу не видела. Говорят, перевоплощение из плохого парня очень болезненно: тебя заставляют пережить все мучения, на которые ты обрёк других. И что необходимо некоторое время пожить в статусе бывшего — до того, как быть принятым в ряды хранителей. Своего рода испытательный срок, который выдерживали единицы.

***

На станции нас встретил угрюмый мужчина, лысый, со множеством шрамов на лице. Мы сели в старый потрёпанный УАЗик и потряслись через лес. Дороги почти не было видно, но наш водитель, молчавший всю дорогу, видимо, знал тут каждый поворот, кочку и ухаб. Когда завиднелись светящиеся окна дома, угрюмый остановился, повернулся к Хохмачу на переднем сидении и скрипучим, как его машина, голосом рассказал нам суть: «Ребёнок болен несколько месяцев... врачи указывают на рак желудка, быстро прогрессирующий... (тут я ещё больше приуныла — такие опухоли труднее всего мне даются.) Отец сейчас сломя голову ездит по инстанциям, собирает деньги на лечение, мать, тоже отчаявшись, обращается к экстрасенсам и гадалкам, но ясно-понятно, что толку от этого никакого».

Вздохнув, я заверила нашего водителя, что у меня всё получится. Он как-то странно на меня посмотрел, с некоторой надеждой и опасением.

У дома нас ждала целая делегация — худая, измождённая женщина, две девочки, примерно 15-ти и 10-ти лет и два серых кота. Женщина проводила меня в дальнюю спальню. Обстановка дома дала понять, что в семье был некий достаток: качественные обои на стенах, современные стеклопакеты и натяжные потолки, но сейчас всё, скорее всего, распродаётся: много пустых углов, мало мебели, никаких телевизоров или другой техники. Даже лампы без абажуров, а окна без занавесок. Мальчик лежал неподвижно. Серый цвет кожи делал его почти невидимым на фоне постельного белья в полумраке комнаты. В воздухе витал неизменный запах болезни. Смертельной болезни. Склонившись над ним, я почувствовала дыхание — слабое, с ароматом сырого мяса... Очень плохо... Он уже должен был умереть, но он держался. А раз так — я ещё могла помочь.

Я быстро проинструктировала собравшихся: «Ко мне не подходить, выполнять все просьбы, ни в коем случае не дотрагиваться ни до меня, ни до больного, принести воды, пустое ведро...»

Хохмач и угрюмый пообещали сдерживать семью, в случае необходимости. Мама и девочки засуетились, только коты остались сидеть у двери. Я даже рада была — спокойствие домашних питомцев вселяет уверенность. Раздевшись до нижней рубашки (да, я ношу нижнюю рубашку, профессия обязывает, что уж) и встав на колени у кровати, дотронулась к голове мальчика... Боль! Какую я никогда ещё не чувствовала! Мне не хватало воздуха, грудь сжало будто железным обручем. Сильно затошнило... Что это было? Я ведь только дотронулась! Послышались всхлипывания мамы ребёнка. Я повернулась и показала большой палец: всё хорошо! Хохмач подал мне бутылку воды и отошёл к стене, успокаивать рыдающую мать мальчика.

Вторая волна боли, при повторном прикосновении, пронзила куда сильнее, но я была уже готова: успела не поглотить её, а направить через себя в пол. Рядом стала литься какая-то дрянь... Мальчик начал розоветь. Ощущая невероятную слабость, я продолжила руками поглаживания вдоль его тела и остановилась над животом ребёнка. Вот она — опухоль, огромная, живая, как мерзостный краб, раскинувший свои пятьдесят клешнёй во все стороны. И что-то ещё... Набрав в грудь больше воздуха, заставила свою ауру отрастить руки, которые тут же проникли в тело больного. Сначала аккуратно оторвала все отростки опухоли от органов... получилось быстрее, чем я ожидала — вот что значит опыт. Затем ухватилась за саму опухоль, сгребла её двумя «ладонями» и осторожно потянула наружу. Сопротивление нарастало... не только достать не получилось — меня начало втягивать! Давило на руки, настоящие, не астральные; какая-то сила вжимала их в тело малыша — он застонал. Я закричала и стала звать на помощь. Хохмач достал свою древнюю флягу и брызнул на меня жидкостью. Запахло малиной... Я почувствовала прилив сил, отрастила третью «руку» в ауре, схватила тянущее нечто и рванула все свои реальные и метафизические конечности на себя, крепко сжимая всё, что схватилось... Оно вырвалось вместе с опухолью сквозь кожу и одежду мальчика, не повредив ничего, но изрядно запачкав, и шмякнулось на пол... В голове начинался сильный гул, сквозь который до меня едва доносились сторонние звуки. На полу лежала серая масса, похожая на желатинистого морского ежа, покрытого кровью, а рядом… непонятный бурый комок шерсти, весь в слизи.

Внезапно комок задёргался, прыгнул мне на лицо и повалил на пол. Из последних сил я пыталась отодрать это нечто. Опять нечеловеческая боль! И писк! Противный резкий визг оглушил меня! В голове прозвучало: «тва-а-арь... ты тва-а-арь... теперь ты на-а-аша». А дальше темнота обволокла моё сознание…

— ... Катя! Да очнись ты уже! Катька! Блин! — шлепки по щекам... совсем не больно, будто не по моим... а ведь по моим. «Катя! Давай, реагируй!» Какой нудный, а ведь мне тут хорошо... тепло и темно... я обратно не хочу... там боль... там страдания... тут я одна... тишина...

***

До чего же твёрдая и холодная постель. Мне стало трудно дышать, я сделала глубокий вдох. И медленно выпустила воздух. Нарастающий гул в голове дал понять, что я прихожу в себя после лечения. Как же хреново-то. Никогда мне не было так плохо после. Я прислушалась к своему телу — руки и ноги слабы, но ощущаю, значит, не отнялись. Попробовала сглотнуть, горло сжалось в спазме — пересохло.

— П... п... пи-и-и-ить... — как же жалко звучал мой голос! Где Хохмач? Он должен быть рядом!

— Кто-нибудь! Пи-и-ить! — я попыталась приподняться, но голова закружилась, и я бессильно повалилась на жёсткое ложе.

Внезапно я осознала, что на мне какая-то странная одежда... как бумажная, тонкая, холодная и колючая. И ложе какое-то узкое, с высокими бортиками. Я всё ещё не открывала глаз, но уже начала понимать, что меня, похоже, в гроб уложили... причём для кремации — никакой обивки. Ещё один вдох — и вы-ы-ыдох... Открыв глаза и приподняв голову, я обнаружила себя в тёмной комнате, свет в которую пробивался из-под закрытой двери. Едва просматривались очертания предметов с левой стороны от меня: два дивана, стол, шкаф со стеклянными дверцами. Вдох-выдох. Руки на края коробки, я смогла принять сидячее положение и побороть сильнейший рвотный позыв. Вдох-выдох. Теперь я осмотрела правую сторону — ещё два стола. Но коробки на них были пусты. Хвала Всевышнему. Вид мертвецов бы точно меня вывернул наизнанку.

Оказалось, что «одежда» на мне не прикрывает спину. От осознания этого, мне внезапно стало очень холодно. Осторожно и медленно я вылезла из коробки и заковыляла к дивану, на котором был плед. Грубый и пыльный, но достаточно большой, чтобы в него замотаться с головой. Рядом на столе стояли увядающие хризантемы в вазе. Долго не думая, я достала цветы из вазы и выпила жидкость до дна, не обращая внимания на отвратный вкус затхлой водопроводной воды. Сколько же я была в отключке, что очутилась в этом месте, в гробу?.. Закутавшись, я присела на диван, пытаясь вспомнить последние события до потери сознания: поездка через лес, лечение, атака демона, обморок… По моему телу прошёл озноб — как такая мерзость могла попасть в тело ребёнка. Я уверена, что это был демон. Мелкий, но сильный. Как сам ребёнок? И самое главное в данный момент — где Хохмач? Согревшись, я смогла встать, не покачиваясь; закуталась поплотнее, направилась к двери и прислушалась. Было абсолютно тихо — и внезапно знакомый сердитый бас:

— Произошла ошибка! Она жива! В больнице ошиблись!
— Не может быть никакой ошибки! Она уже окоченела, когда её сюда привезли! Что вы чушь городите?! — отвечал недовольный женский голос.
— Просто дайте мне зайти и посмотреть, пожалуйста! — настаивал бас.
— Дурак, что ли? Тебе человеческим языком говорят — всё готово к кремации, усопшую сейчас заберут. Ты не родственник? Значит, проваливай! Извращенец!.. Э-э-э! Куда?!
Топот и звуки борьбы стали слышны ближе, дверь резко распахнулась, и я прикрыла глаза рукой от резкого света.
— Катька! Блин! Эта дура меня к тебе не пускала! Я же знал, что ты жива!
Хохмач подлетел, сгрёб меня в объятия и сдавил так, что мне показалось, будто рёбра хрустнули.
— Это было как в дурдоме! Катька! Еле тебя откачал! Ты перестала дышать! Я тебя в больницу местную отволок — а они только руками развели и, пока я бегал за твоей одеждой, уже в морг сплавили. Ты правда как умерла! Но я-то чувствовал, что ты жива!

Он продолжал тараторить, в то время как женщина, которая не хотела его впускать, потихоньку сползала по стенке в обмороке. Ну, наверно, это в первый раз у них тут мертвецы оживают.

— Всё, Хохмач, стоп! Хватит, мне и так хреново. Что значит — ты меня откачивал? Надо было ту гадость с моего лица убирать! — мой хранитель опустил меня на диван, перенёс администраторшу морга на второй диван и сел рядом со мной.

— Какую гадость? Я брызнул на тебя «бодриловки», когда ты заорала, потом ты свалилась навзничь, царапая своё лицо, и вдруг перестала дышать... Хотя мальца ты спасла — его мамаша истерила, ясень пень, когда ты развела там болото мерзости на полу… а потом, когда пацан сел на кровати и сказал, что кушать хочет — маманька прям чуть в обморок не упала. Пришлось дать затрещину, а то она всех пугала. Её дочки поспокойнее были, помогали тебя отмывать и переносить. Потом сказали, как до больницы добраться.

Я посмотрела на лицо Хохмача — он действительно переживал за меня... Мне стало так хорошо, от осознания, как он обо мне беспокоится... Я поймала его взгляд.

— Я знаю, что ты не видишь всё то, что я вытаскиваю во время лечения... но на этот раз кроме опухоли я вытащила кое-что ещё... живой комок шерсти, весь в слизи... он прыгнул мне на лицо и оглушил своим визгом... ещё я услышала, что он меня назвал тварью и сообщил что «теперь ты наша». Боль была невыносимая.

Хохмач обнял меня за плечи одной рукой, второй достал из-за пазухи свёрток:
— Давай переодевайся, нам лучше поскорее свалить отсюда пока зав. моргом не очухалась и не вызвала милицию.

С таким аргументом спорить трудно. Я отвернулась и стала натягивать носки и штаны. Я знала, что Хохмач тоже отвернулся. Деликатный он на самом-то деле... хоть на вид — совершенно неотёсанный.

Светлячок | 28.04.2015