Оставь сомнения — верь!

Рубрика: Проза

Глава третья. Энергетическая трансплантация и ещё одно сражение

Мы сидели на пыльной обочине, пытаясь отдышаться. Постепенно проходила слабость, и я стала ощупывать лицо и руки — в поисках ран. Неглубокие царапины, синяки, укусы… Надеюсь у нечисти бешенства не бывает.

Хохмач сидел на корточках, прикрывая глаза и лоб ладонями:

— Вот ты мне только одно скажи, — произнёс он обыденно-уставшим тоном, — с какого корнеплода ты полезла неизвестно куда, не дожидаясь меня?

Я повернулась к нему в пол-оборота и постаралась изобразить недоумение:

— Это ты пропал неизвестно куда! Я сама сумела добраться до площади, пришлось одного таксиста подлечить, на площади просидела часа четыре! Потом явилось какое-то чудо волосатое, бросило мне под ноги камень, на том камне три слова: «Ты, обмен, Хохмач». Что мне оставалось? Я попробовала попасть на Таможню! Где бы мне ещё помогли тебя найти? Я не чувствовала тебя! Не могла вызвать, не могла! Я… я просто ощутила себя потерянной…

Хохмач обнял меня одной рукой за плечи:

— Ну а как же записка? Я ведь оставил тебе в купе записку. Под бутылкой газировки. Даже придал ей сияющий эффект.

Я удивлённо уставилась на него:

— Не было ничего на столе! Он был пуст! Я собрала постельное и даже мысленно тебя поблагодарила за то, что мусор прибрал…

Хохмач нахмурился и сжал губы. Потом резко повернулся ко мне:

— Ты ничего не заметила странного, когда зашла в купе?

— Ну… немного прохладой веяло, хотя окно было закрыто. Но в тот момент я не придала тому значения. Ещё… (я зажмурилась, а Хохмач напрягся) я не хотела подходить к столу. Как только собралась приблизиться к нему — мне жутко перехотелось к нему подходить, — я запнулась. — Думаешь, это был отвод?

Мой хранитель тяжело вздохнул:

— Именно. Ты ведь уже сталкивалась с отводом однажды! Когда я тебя одну направил на очередное лечение под Москвой. Чуть не опоздали из-за этого — там человек уже бился в конвульсиях.

Я вспомнила. Почти два года назад. Пригородный посёлок. Я только-только получила свой дар. Моего хранителя отозвали куда-то. Я стояла перед домом, и мне на столько было неприятно там стоять, что прям выворачивало от нежелания подходить ближе. Потом начался дождь, я заметила, как надписи на крыльце, на которые я даже не обратила внимания изначально, принимая за каляки местной детворы, стали постепенно смываться. И одновременно я почувствовала, как это омерзение проходит. И я со всех ног рванула к двери.

Тогда мой спутник объяснил мне — то был отвод: заклинание тёмных, мелкая пакость, чтобы не подпускать куда-либо светлого. Заклинание рисовалось мелом и действовало примерно на полметра-метр вокруг.

Мне стало стыдно… Я поняла, что на стол накинули морок пустой поверхности и где-то под ним начертили отвод. А я вместо того, чтобы осознать, что чувство неприязни к столу не просто так у меня, — предалась отчаянью и стала бегать по вагонам в поисках Хохмача.

Хранитель, кажется, понял моё состояние. Он утешительно похлопал меня по коленке и резко встал.

— Не кисни… в конце концов, то случилось сколько времени назад… и всего-то один раз… ладно — будешь внимательнее. А в Таможню не суйся без меня. Даже настоящую. Только если твоя жизнь будет на волоске… Давай! Подъём! Нечего медузу изображать! Я вижу, что ты уже в порядке! Тот пацан с циррозом всё ещё ждёт тебя. По дороге мне расскажешь, что ты творила весь день и как водилу лечила.

Резко встав, Хохмач отбросил брюки, помог подняться мне, и мы направились обратно в центр города, оглядываясь и махая всем проезжающим мимо машинам — авось повезёт и подбросят.

***

Пристроившись на задних сидениях старенькой маршрутки, чей водитель по «случайности» оказался связным, которого я прождала на площади, мы смотрели на мелькающие мимо дома и магазины. Водитель был весел, подпевал шансону из хрипящих динамиков и вообще излучал позитив.

— Хохмач, колись! Ты куда пропадал!? Нет, я всё понимаю, но неужели было так срочно, что не мог дождаться меня пару минут и сказать лично, что мол тебе надо отлучиться? — каждое слово я произносила, тыкая моему спутнику пальцем в грудь. Хохмач поёжился и хмуро уставился на палец. Я благоразумно убрала руку.

— Наверное, особого нарушения не случится, если я тебе скажу в общих чертах… — он вздохнул и скрестил руки на груди. — Понимаешь, ежегодно все хранители должны посетить общее собрание. Обменяться опытом, отчитаться… просто «перетереть за жизнь». Обычно это под Пасху происходит. А бывает, нужно созвать внеочередное собрание… ну, допустим, когда кто-то нарушил правила и его надо исключить, или кандидатуру новичка рассмотреть. А иногда и помянуть безвременно ушедшего…

Я пристально посмотрела в лицо хранителя — оно было каменным. Хранители смертны? Вот это новость! Хохмач продолжил, всё так же, без выражения:

— Мне пришло сообщение… в общем, один из нас погиб. Он в Палестине охранял одного искателя…

— Кого?

— Искателя: того, кто пропавших людей умеет находить. Дар, навроде твоего, только позволяющий находить что и кого угодно. Так вот, они там… в общем попали под миномётный обстрел. Искатель чудом успел укрыться, хотя я скорее думаю, что это Волосатый его спихнул в убежище…

— Но как же? Он же хранитель! Вы же бессмертны!

— Ни разу! — Хохмач горько усмехнулся. — Не болеем, да. Мелкие раны-царапины как на собаке заживают, да. А живём хоть и долго — но, если пуля в лоб или мина в спину… это надо быть Верховным, чтоб такое пережить.

Мне стало очень неуютно от этого нового откровения из жизни Иного Мира. С тех пор, как я познакомилась с Хохмачом, он мне давал понять, что за ним я, как за каменной стеной. Что могу не бояться и не опасаться ничего. Я даже не боялась, когда мы прыгали с поезда на всём ходу, убегая от особенно ретивых контролёров: Хохмач тогда обнял меня, прижал к себе крепко, и мы полетели по воздуху, кувыркаясь, как заправские олимпийцы. Плюхнулись прям в огромный сугроб, и мне в рот и за пазуху снег набился…

Я положила голову на плечо Хохмачу:

— И ты отправился проститься с товарищем?

— Нет, скорее почтить память. И проголосовать за срочный набор нового отряда хранителей. Что-то участились наши смерти. За последние пятьдесят лет — это уже пятое.

— Это, по-твоему, часто? — я действительно была в недоумении.

— Это очень часто! Раньше было две-три смерти каждые сто лет… И то — от столкновения с тёмными. Сейчас как-то всё подозрительно несчастные случаи. Совет Хранителей был заметно напряжён.

— У вас и совет есть?

— А ты думала иерархия и бюрократия — это изобретения человека?

Хохмач, сам того не ведая, выдал мне очень ценную информацию — не о совете, и не о собраниях. А о том, что ему гораздо больше ста пятидесяти лет. И это второе откровение поразило меня ещё больше! И желание узнать историю Хохмача возросло во мне троекратно. Но я не стала упорствовать — когда-нибудь он мне сам расскажет. К сожалению, в нашей деятельности чем меньше о тебе знают, тем в большей безопасности ты сам и твои близкие. И тут же меня пронзило воспоминание о моей семье. Даже сердце укололо. На глаза стали наворачиваться слёзы. Мне нельзя о них думать! Нельзя!

Хохмач почувствовал мою смену настроения, притянул к себе за плечи и прошептал:

— Там всё в порядке… я узнавал... — Между нами была очень крепкая связь. Хохмач всегда чувствовал, что со мной происходит.

Так мы и ехали молча ещё где-то минут десять, когда водитель внезапно громко прокричал, не оборачиваясь:

— Остановка по требованию! Кто там просил на исполкоме?

Мы поспешили на выход. Водитель дружелюбно подмигнул Хохмачу, а мне даже кивнул, улыбаясь.

***

В одной из квартир обыкновенного блочного дома собралась вся семья. Я насчитала человек тридцать взрослых, стариков и детей. Как они могли уместиться в этой стандартной трёшке — оставалось загадкой. На меня все смотрели с благоговением и некоторым страхом. Провожаемая этими напряжёнными взглядами, я проследовала за отцом семейства в детскую. Там, на раскладном диванчике, полулежал мальчик — с зеленовато-жёлтой кожей, усталыми глазами и невероятно раздутым животом. На вид ему было лет восемь, а взгляд, которым он меня окинул, тянул на все двадцать. Из-под ключицы и от левой руки тянулись трубочки капельниц. Сами прозрачные мешочки с жидкостями висели тут же, на специальных подставках.

«Асцит» — вспомнила я обозначение накопившейся жидкости в брюшной полости. Ещё из моей прошлой жизни это слово… когда я как одержимая протирала кнопки клавиатуры и мышки — распространяя информацию о сборах на лечение разных детей. Зазывая народ на благотворительность. Младенцев с циррозом было большинство… Именно тогда я загорелась желанием иметь возможность их лечить.

Хохмач начал выгонять родню из комнаты, не трогая отца и мать. Я очнулась от своих воспоминаний и приблизилась к мальчику:

— Привет, — я встала перед ним на колени и стала снимать свитер. — Меня зовут Катя. Ты знаешь, для чего я тут?

Мальчик равнодушно посмотрел на меня, тяжело вздохнул и продолжил рассматривать книжку на своих коленях: «Мастер и Маргарита», значилось на верхнем левом уголке страницы.

— Серьёзная книжка. Моя любимая. Даже помню, как я переживала за Мастера, когда он в своей палате метался… — я постаралась, чтоб мой голос звучал как можно более уважительно. Мальчик кивнул и перевернул страницу. Я занялась своими штанами. Внезапно послышался шёпот:

— А мне больше всего нравятся разговоры Иешуа с прокуратором, — мальчик был, видимо, слаб, но полон желания жить. Это было здорово.

— Я тут, чтобы тебе помочь. Я тебя очень прошу, продолжай читать! Хочешь — прям в слух читай! Но ко мне не прикасайся и ничему не удивляйся! Я хочу тебя вылечить, и мне нужна твоя помощь!

Мальчонка кивнул:

— Хорошо, какую часть?

— Ну… давай ту, где Маргариту к балу готовят!

Мой маленький пациент зашуршал страницами. Его отец и мать молча стояли у входа в комнату и крепко держали друг друга за руки. Интересно, что им известно обо мне? И откуда? Хохмач сел на пол рядом, держа на изготовке ведро, полотенце и свою неизменную флягу. Я протянула руки к животу мальчика и закрыла глаза. Выдохнув, вызвала в себе дар…

***

«…— Я в восхищении, — монотонно пел Коровьев, — мы в восхищении, королева в восхищении.
— Королева в восхищении, — гнусил за спиною Азазелло.
— Я восхищён, — вскрикивал кот...»

Мальчик читал очень тихо и медленно, иногда по слогам, но с таким выражением и с таким упоением, что, казалось, полностью погрузился в историю.

Шёл уже второй час лечения… Но усталости я пока не ощущала. Я планомерно штопала прорехи в ауре моего больного и осторожно выкачивала жидкость из живота мальчика. Хохмач, кряхтя, встал и приглушённо попросил родителей ещё одно ведро, первое было до краёв. Настал черёд самого трудного — очистить печень от омертвевших участков и отрастить новые. Я знала, как делается пересадка. Но ведь тут и близко не похожа будет «процедура». Я решила действовать интуитивно. Отрастив две пары золотых рук, я направила пару на очищение, а вторыми двумя стала ощупывать здоровые участки органа, и… понятия не имела, что надо было делать дальше! Откуда-то глубоко всплыла во мне идея, как пузырь, достигнув сознания, лопнула в мозгу с лёгким щелчком озарения: то, что я делаю с болезнями, превращая их в энергию и выводя через себя наружу — я ведь могу то же самое сделать и в обратном порядке! Взять здоровый орган, часть его перевоплотить в энергию и перенаправить в печень мальчика! Так… а чью печени брать? Мою? Наверное, всё же стоит соблюдать биологические законы…

— Хохмач, — просипела я, — дай пить… и спроси у матери — они на донорство обследовались?

Мама ребёнка, услышав мой вопрос, не дала моему хранителю отвечать и сама подбежала ко мне. На лице читалась надежда и радость: на её глазах мальчик заметно порозовел, его живот уменьшился до более нормальных размеров, голос окреп, а дыхание перестало быть напряжённым.

— Я! Я обследовалась! Я подхожу! Мы бы… да хоть сейчас на операцию! Но нам столько ещё не хватает до оплаты счёта… мы надеялись в Бельгию попасть, там, говорят, 96% успеха в таких операциях…

С нетерпением я прервала словесный поток:

— Я в курсе, вы, пожалуйста, помолчите и просто сядьте рядом… я постараюсь не делать вам больно, но мне надо будет к вам прикоснуться, это необходимо для лечения.

Не проронив больше ни слова, мама села на колени слева от меня и дрожащими руками вытерла слёзы. Пока Хохмач подносил к моим губам флягу, а живительная «бодриловка» малиновой прохладой опускалась по моему горлу, я положила руку на живот матери, не разрывая контакта с мальчиком. Прикосновение к женщине не принесло мне боли. Её аура была такой прозрачно-голубой! С потемнениями в зоне головы и сердца — переживания. Я невероятно удивилась столь цельному биополю. Это всё твёрдость характера, непоколебимость веры и очень сильная надежда. Сила её духа поражала.

Моя золотая рука дотянулась до её печени и стала её нежно поглаживать, через каждое прикосновение превращая частичку материнского органа в тёмно-бардовый сгусток энергии. Этот сгусток я перенаправляла через себя в тело мальчика, к двум золотым рукам, которые массируя, как бы втирали энергию в свободные от мёртвой материи участки печени, наращивая её. Мать малыша побледнела, на её лбу выступил пот, а губы сжались и побелели. Она, видимо, начинала испытывать боль. Отец, заметив такие метаморфозы жены, решительно двинулся ко мне. Хохмач было подорвался с пола, но мужчину остановила сама женщина, громко прошептав сквозь слёзы:

— Гриша, не лезь, прошу тебя. Ты посмотри на Ванечку.

Я открыла глаза. Отец замер в метре от меня — Иван (как, оказалось, зовут пацана) плакал! Но это были слёзы счастья! Всё его тело излучало облегчение, его лицо сияло радостью. Он уже не читал, книга свалилась на пол. Он сидел прямо, схватившись за живот обеими руками, как бы стараясь удержать это блаженное чувство отсутствия боли. Папа Гриша упал на колени возле жены и обнял её, тоже еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться.

— Я почти закончила… Главное — я смогла очистить печень Вани от цирроза и нарастить ему немного его орган от вашего — сказала я, обратившись к матери. Она вяло улыбнулась.

— Вы не переживайте, вы — здоровая и очень сильная, недельку отдохнёте — и ваша печень сама восполнится! — продолжила я. — А Ване тоже отдых, но и анализы… при обычной трансплантации вероятно отторжение, и пациент должен принимать препараты, подавляющие иммунную систему. Но в этом случае… не совсем трансплантация была… но вы уж удостоверьтесь… — я убрала руку от живота мамы, она судорожно вздохнула и расслабилась в объятиях мужа, который баюкал её очень нежно, не сводя глаз с сына.

***

Я уже заканчивала: очищала кровь, подправляла желчный, приводила в порядок желудок и кишечник, которые сдвинулись из-за накопления жидкости. Родня начинала прибывать в комнату, становилось душновато. Ваня травил байки на диване и посвящал всех в свои планы на эту неделю: бассейн, ролики, велосипед, аттракционы, кино, кафе… Гул разговоров нарастал. Очень уставшая, я повернулась к Хохмачу, который разговаривал с родителями, которые, в свою очередь, обнимали сына с обеих сторон. Капельницы и катетеры уже убрали. В горле опять пересохло. Боковым зрением я отметила какое-то странное движение позади себя, кто-то заверещал. Инстинктивно бросилась на пол. Огромная, бесформенная мохнатая масса с рычанием пролетела в миллиметре надо мной и шмякнулась на диван, около мамы Вани. Началась паника. Папа Гриша подхватил сына одной рукой, а второй ухватился за локоть жены и потащил их к двери, где уже организовалась шумная и мельтешащая толчея. Хохмач подбежал ко мне и загородил собой, доставая свой посох (на вид обыкновенная сухая палка в полметра длинной). Я уцепилась за одежду своего хранителя, стараясь удержаться в вертикальном положении: ноги затекли, слабость от невероятной энергетической отдачи подкашивала.

Мохнатая гадость забурлила, начала приобретать форму. Позади меня повеяло холодом, я обернулась и ужаснулась: в стене рядом с дверью переливалась всеми оттенками чёрного огромная воронка. Монстр, обретя форму, отдалённо напоминавшую медведя-гидроцефала, бросился на Хохмача, отбрасывая его одной лапой к стене. Хохмач ухнул, но успел задеть демона посохом. Создание взвыло, запахло палёной шерстью. Рыкнув в сторону валяющегося на полу хранителя, монстр сбил меня с ног, и, перелетев через мою голову, ухватил меня за волосы, после чего спешно потащил к дыре в стене. Больно было очень, и я застонала. В отчаянье я воззвала к моему дару и заставила свою ауру сиять очень ярко. Демон тут же выпустил меня и заскулил, пятясь к холодной черноте воронки. Я встала на колени, и, широко расставив руки, обволокла их горячим сиянием своего биополя, направляя жар в сторону демона. Создание прикрыло голову лапами и почти вошло в воронку. Хохмач оклемался и бросился к монстру, нанося молниеносные удары посохом, загоняя демона в дыру.

Убедившись, что демон полностью в пределах воронки, Хохмач зубами откупорил флягу и стал крест на крест брызгать на проём, что-то бормоча. Когда дыра закрылась, мой хранитель, весь в ссадинах и порванном свитере, облокотился о стену. Его лицо... оно было очень злым. А я опустила руки и, тяжело дыша, села на полу.

— Пора с этим заканчивать — решительно высказался Хохмач, проводя рукой по волосам и смотря в то место на стене, где была воронка — эти тёмные уже перешагнули все мыслимые и немыслимые рамки. Мы сейчас же отправляемся к Верховному!

Я обречённо мотнула головой и поискала взглядом свою одежду.

Светлячок | 17.06.2015